Андрей Турков о Блоке » Часть II

Летом 1897 года, во время пребывания вместе о матерью и теткой Марией Андреевной на немецком курорте Бад-Наугейм, Блок познакомился с Ксенией Михайловной Садовской.

«Это была высокая, статная, темноволосая дама с тонким профилем и великолепными синими глазами, - вспоминает М. А. Бекетова. - Была она малороссиянка, и ее красота, щегольские туалеты и смелое, завлекательное кокетство сильно действовали на юношеское воображение».

Блоку не было и 17 лет, ей - 32. К. М. Садовская была почти ровесницей его матери. Всем окружающим, и ей в том числе, влюбленность гимназиста кажется очень забавной.

«Он ухаживает за ней старательно, сопровождает ее решительно всюду, - весело сообщает Александра Андреевна в письме родителям (22 июля 1897 г.). - Она кокетничает с ним и относится к нему милостиво. Смешно смотреть на Сашуру в этой роли. С розой в петлице, тщательно одетый, он отправляется за ней, берет на руку ее плед или накидку, но разговоры его часто ограничиваются кивками головы... Не знаю, будет ли толк из этого ухаживания для Сашуры в смысле его взрослости и станет ли он после этого больше похож на молодого человека. Едва ли».

Все это - как завязка банального курортного романа. Развязка его порой бывает драматической, как в чеховском рассказе «Володя», где юноша, не в силах пережить столкновения с житейской пошлостью, кончает с собой. Но бывает и заурядной, «мирной», когда все случившееся воспринимается как нормальный образчик «науки страсти нежной» в ее будничном выражении.

«Сашура у нас тут ухаживал с великим успехом, пленил барыню 32-х лет, мать трех детей и действительную статскую советницу», - пишет родителям Александра Андреевна (30 июля 1897 г.).

Не мудрено, что этот «великий успех», невольно поощренный подобным отношением, отразился на внешнем поведении красивого гимназиста. Соперничество в «опытности» и мнимой «взрослости» процветало и в гимназии, где он учился.

«Я был франт, говорил изрядные пошлости», - писал Блок впоследствии про это время.

Ее величество пошлость отовсюду простирала ему свои объятья. Вошедшие в печальный обиход развлечения «молодого человека» не миновали и его:

Стихи эти, написанные много лет спустя, названы «Унижение».

Унижение не только женщины. Унижение здорового юношеского порыва к любви, гибель чистоты, поругание «настоящего молодого счастья», как назвал Блок через несколько лет свое первое чувство в письме к той, которая его вызвала.

Правда, слова об этом счастье перемежаются в письме 20-летнего юноши с меланхолической рисовкой и манерностью: он все еще казался себе «неотразимым и много видевшим видов Дон-Жуаном». Но шли годы и уносили все наносное, случайное, напускное, оставляя чистое золото благодарной памяти:

Истинный «великий успех» Александра Блока в том, что он не предал забвению пережитое среди пошлой обстановки светского курорта прекрасное чувство, не усмехнулся над ним, над женщиной, казавшейся прочим просто кокетливой барынькой, но ставшей для него «Оксаной», «хохлушкой» с «синим, синим пленом очей».

Стихи цикла «Через двенадцать лет» написаны уже зрелым поэтом. Но образ первой любви, вскоре сменившейся другой, многолетней, тревожил Блока давно, поя сказывал ему порой проникновенные, мудрые, сострадательные строки, родственные его позднейшей лирике:

Как-то, видимо в начале 1901 года, встретив Блока на концерте трагика Сальвини, Любовь Дмитриевна сразу почувствовала, что он очень изменился.

Приходя к Менделеевым, Блок теперь спорил с Анной Ивановной, защищал то новое, что появилось в искусстве. Любовь Дмитриевна не участвовала в этих спорах, но внимательно слушала, безошибочно угадывая, что Блок говорит все это ради нее, старается посвятить ее в открывшийся ему мир.

Она и сама в это время начала интересоваться новой живописью под впечатлением поездки вместе с матерью на Всемирную Парижскую выставку и разговоров со знакомой, начинающей художницей М. Развадовской. Последняя познакомила ее с Бодлером, и вообще после гимназии Любовь Дмитриевна жадно накинулась на прежде запретных для нее авторов. Летом Блок привозил ей в Боблово книги - стихи Тютчева и Фета, романы Мережковского и его же книгу «Вечные спутники», а главное - первый-альманах «Северные цветы», выпущенный Брюсовым, и стихи Владимира Соловьева, с которыми сам познакомился этой же весной.

Блок все больше сближается с семьей Соловьевых. Уже во время своего приезда в Дедово в 1898 году Блок в письме к матери выделил среди остальных родственников Соловьевых, которые «сдержанны и сидят в своем флигеле».

Оригинальный быт этой семьи, напряженная интеллектуальная ее жизнь, театральные и поэтические увлечения тринадцатилетнего Сережи, бескорыстная поглощенность Ольги Михайловны живописью, скромность и несомненная внутренняя глубина Михаила Сергеевича привлекали не только юношей вроде Блока и приятеля Сережи - Бориса Бугаева, впоследствии известного под псевдонимом Андрея Белого, но и множество других людей.

В присутствии Михаила Сергеевича преображался и утрачивал свою «колючесть» даже Валерий Брюсов, чьи ранние стихи зло высмеивал В. Соловьев, и вообще, по юмористическому выражению Ольги Михайловны, гости ходили к ним, как на прием к доктору: «садятся поодиночке... все любят, чтобы никого не было» и можно было излить душу хозяевам.