Александр Блок
 VelChel.ru 
Биография
Андрей Турков о Блоке
  Часть I
Часть II
  Часть III
  Часть IV
  Часть V
  Часть VI
  Часть VII
  Часть VIII
  Часть IX
  Часть X
  Часть XI
  Часть XII
  Часть XIII
  Часть XIV
  Часть XV
  Часть XVI
  Часть XVII
  Основные даты жизни и творчества Александра Блока
  Краткая библиография
Хронология
Семья
Галерея
Поэмы
Стихотворения 1898-1902
Стихотворения 1903-1907
Стихотворения 1908-1921
Стихотворения по алфавиту
Хронология поэзии
Автобиография
Проза
Критика
Переводы
Об авторе
Ссылки
 
Александр Александрович Блок

Андрей Турков о Блоке » Часть II

Но подлинное открытие русской иконы, русской монументальной живописи прошлого было еще впереди. И сам Блок - в смысле живописном - ориентировался на те течения и тех художников, которые объективно подготавливали человеческое восприятие к подобным открытиям. Таковы английские прерафаэлиты, которые в середине прошлого века подняли как знамя творчество раннего периода Ренессанса, дорафаэлевской школы. Не доходя до серьезной и полной переоценки всего этого периода, они скорее искали в минувших эпохах своих предтеч, близких им по восторженно-мистической, утонченной настроенности, как, например, Сандро Боттичелли.

О. М. Соловьева своими переводами одного из глашатаев прерафаэлитизма, Рескина, много сделала для популяризации этого течения в России.

«Радостно «упрекнем» друг друга в «несвоевременном» (как полагают!) «прерафаэлитстве» (как говорят!)...» - писал Блок в начале 1903 года Сергею Соловьеву {«Письма Александра Блока» (со вступительными статьями и примечаниями С. М. Соловьева, Г., И. Чулкова, А. Д. Скалдина и В. Н. Княжнина). Л., «Колос», 1925 стр. 51. Впоследствии при ссылках на это издание указывается. «Письма Александра Блока», Л., 1925, стр. ...».}.

Однако то, что Блок берет слово «прерафаэлитство» в кавычки, говорит о некоторой неуверенности в обращении, с ним.

«Над всем чужим - всегда кавычки», - скажет он впоследствии о языке бекетовской семьи. И для него самого «прерафаэлитство» - не очень «свое» слово.

Его родство с современной ему живописью более сложно и не может быть сведено к «прерафаэлитству».

Я, отрок, зажигаю свечи,
Огонь кадильный берегу...

Люблю вечернее моленье
У белой церкви над рекой,
Передзакатное селенье
И сумрак мутно-голубой.

...Падет туманная завеса.
Жених сойдет из алтаря.
И от вершин зубчатых леса
Забрезжит брачная заря.

(«Я, отрок, зажигаю свечи...»)

Все настроение стихотворения - напряженно-экзальтированное, предвкушающее чудо - близко картинам Нестерова, которыми увлекаются Соловьевы, и родные Блока, и он сам. Поэт писал впоследствии о «предвесен:Ц нем, чистом и благоуханном воздухе нестеровских картин». Любопытно, что Андрею Белому Блок представлялся по стихам, до личного знакомства, с «болезненным, бледно-белым» лицом - под стать мальчику с нестеровского | холста «Видение отроку Варфоломею».

«...Молитва, экстаз; - немного сумасшествия; - что-то прекрасное, безмолвное, немое, говорящее только местами; - какая-то всемирная (или предмирная?) Офелия, как бы овладевшая стихиями природы и согнувшая по-своему деревья, расположившая по-своему пейзажи, давшая им свои краски и выражение, меланхолию, слезы, беззвучные крики», - передает свое впечатление от религиозных нестеровских сюжетов современник.

Вероятно, юный Блок охотно подписался бы под этой характеристикой. И в его собственных стихах царит та дав Офелия, принимающая все более божественные, неземные черты.

«Реальный образ любимой девушки, - пишет один из внимательнейших исследователей творчества Блока, В. Н. Орлов, - сливается s. его воображении с заимствованным у Вл. Соловьева представлением о некоем божественном начале, воплощенном в понятиях «Мировая Душа» или «Вечная Женственность» и призванном внести в материальный мир стихию духовного обновления человечества».

Но полностью воспроизвести в стихах «чистый и благоуханный воздух нестеровских картин» поэт уже не может.

В воздухе, которым он дышит, ощущается тревога, предчувствие грозного и неминуемого.

«... - Я замечаю, - говорит один из героев предсмертной книги Вл. Соловьева «Три разговора» (1900), - что ни в какой сезон и ни в какой местности нет уж теперь больше тех ярких, а то и совсем прозрачных дней, какие бывали прежде во всех климатах. Ведь вот сегодня: ни одного облачка, от моря довольно далеко, а все как будто чем-то подернуто, тонким чем-то, неуловимым...

- А я вот, - отвечает собеседница, - с прошлого года стала тоже замечать, и не только в воздухе, но и в душе: и здесь нет «полной ясности», как вы говорите. Все какая-то тревога и как будто предчувствие какое-то зловещее...»

И московские последователи философа и Блок с матерью искали вокруг таинственные «знаки», которые подтверждали бы и объясняли бы их смутное духовное томление.

Для них «лицо неба понятнее лица земли». Андрей Белый внимательно наблюдал изменения в оттенках заката, вызванные пепельной пылью после землетрясения на острове Мартиника. А юный Сергей Соловьев писал летом 1901 года:

«Одно время у нас все было покрыто дымом, белым и густым. Папа сказал даже, а что, если в этом дыме вдруг поползет громадный змей... в народе говорят, что пожары - это огненный змей, который кольцом облегает Москву».

Именно в это время, в августе 1901 года, в Дедове у Соловьевых гостит Блок, читает сочинения недавно умершего философа, размышляет вслух о том, что «новая эра уже началась, старый мир рушится».

В июне 1901 года Блок пишет стихотворение:

Предчувствую Тебя. Года проходят мимо -
Все в облике одном предчувствую Тебя.

Весь горизонт в огне - и ясен нестерпимо,
И молча жду, - тоскуя и любя.

Весь горизонт в огне, и близко появленье,
Но страшно мне: изменишь облик Ты,

И дерзкое возбудишь подозренье,
Сменив в конце привычные черты.

О, как паду - и горестно и низко,
Не одолев смертельныя мечты!

Как ясен горизонт! И лучезарность близко.
Но страшно мне: изменишь облик Ты.

«Тревожная, драматическая «история любви», - пишет современный исследователь Павел Громов, - перестала быть частным случаем, в нее проникло «общее», «мировое», «космическое», она стала одним из проявлений надвигающейся, вот-вот готовой разразиться катастрофы, вселенского, апокалипсического катаклизма».

При этом Блок сохраняет высокомерное и довольно близорукое отношение к «тревоге напрасной» современных политических событий.

В 1900 году он принес к старинному знакомому семьи Бекетовых В. П. Острогорскому, редактору журнала «Мир божий», стихи, внушенные картинами Виктора Васнецова, где изображались вещие птицы древних русских поверий - Гамаюн, Сирин и Алконост.

«Пробежав стихи, - вспоминает Блок, - он сказал: «Как вам не стыдно, молодой человек, заниматься этим, когда в университете бог знает что творится!» - и выпроводил меня со свирепым добродушием».

Этот случай сам поэт назвал «анекдотом», случившимся с ним «от полного незнания и неумения сообщаться с миром».

Однако, перечитывая эти стихи, в них улавливаешь ту тревожную ноту предчувствия грядущих катастроф, которая составляет характернейшую черту всего творчества поэта. Вот его «Гамаюн, птица вещая»:

Страница :    << 1 2 3 [4] 5 6 7 8 > >
Алфавитный указатель: А   Б   В   Г   Д   Е   З   И   К   Л   М   Н   О   П   Р   С   Т   У   Ф   Х   Ц   Ч   Ш   Э   Я   #   

 
 
    Copyright © 2024 Великие Люди  -  Александр Блок