«Активный напор реакции» не прервал этого общения.
«Зверева - наша знакомая курсистка, просила меня устроить концерт какой-нибудь очень интересный в пользу ссыльных, у которых страшная нужда», - пишет Л. Д. Блок матери поэта в декабре 1909 года и рассказывает о своих поездках по этому делу.
«...Концерт, который я должна Зверевой, кажется, состоится...» - снова пишет она 23 января 1910 года.
«Значительная и живая», - записал о Зверевой Блок много позже, 7 апреля 1913 года («проболтал 4 часа»).
Мысль о революции все время волновала Блока, и он жадно прислушивался к тому, что говорят на эту тему, сам вызывал знакомых на эти разговоры.
«В среду у нас были Аничковы и Кузьмины-Караваевы (товарищ Городецкого и его жена. - А. Т.), - пишет Л. Д. Блок А, А. Кублицкой-Пиоттух 19 декабря 1910 года. - Это было хорошо, говорили все о 1905 г., интересное вспоминали».
Жена В. Д. Кузьмина-Караваева, поэтесса Елизавета Юрьевна, характеризует своего мужа как «социал-демократа, большевика», в то же время очень близкого и декадентам, к зародившемуся тогда акмеистскому «Цеху поэтов».
Далее, говоря о своем тогдашнем окружении, в частности о «башне» Вячеслава Иванова, она вспоминает: «И странно - вот все были за революцию, говорили самые ответственные слова. А мне еще больше, чем перед тем, обидно за нее. Ведь никто, никто за нее не умрет... Постепенно происходит деление... Черта деления все углубляется. Петербург, башня Вячеслава, культура даже, туман, город, реакция - одно. А другое - огромный, мудрый, молчащий и целомудренный народ, умирающая революция, почему-то Блок, и еще - еще Христос».
Это очень близко стихотворению Блока «Когда в листве сырой и ржавой...» и свидетельствует о том, что в восприятии какой-то части читателей поэт уже тогда как-то связывался с революцией.
В одной из любимых Блоком ибсеновских драм архитектор Сольнес признается девушке Гильде:
- Скажу вам, - я стал бояться... страшно бояться юности... Потому-то я и заперся тут, забил все входы и выходы. (Таинственно.) Надо Вам знать, что юность явится сюда и забарабанит в дверь! Ворвется ко мне!
- Так мне кажется, - говорит Гильда, - вам следовало бы пойти и самому отворить двери юности... Чтобы юность могла попасть к вам... этак... добром.
- Нет, нет, нет! - упорствует Сольнес. - Юность - это возмездие. Она идет во главе переворота. Как бы под новым знаменем.
Юность, будущее явно стучится в двери страны.
В этой атмосфере даже девушка - корреспондентка Блока кажется ему Тильдой. Он сам чувствует себя строителем Сольнесом, некогда самонадеянно пообещавшим ей, еще ребенку, королевство. Есть ли ему самому чем ответить на ее звенящий возглас!
- Королевство на стол, строитель!
Высокий, взволнованный строй мыслей звучит в написанном в эти дни прологе к поэме. Он недаром был одно время озаглавлен автором! «Народ и поэт». Это страстная и искренняя декларация, мечта о большом искусстве, вносящем в смуту жизни свой волшебный фонарь:
Твой взгляд - да будет тверд и ясен.
Сотри случайные черты -
И ты увидишь: мир прекрасен.
Познай, где свет, - поймешь, где тьма.
Поэт признается, что чувствует себя «беспомощным и слабым» перед «страшным миром». Блок знает, что мир этот может ощетиниться, на вслух сказанную о нем искусством правду, но это не может ослабить решимость поэта:
И я пою, -
Но не за вами суд последний,
Не вам замкнуть мои уста!..
Пусть церковь темная пуста,
Пусть пастырь спит; я до обедни
Пройду росистую межу,
Ключ ржавый поверну в затворе
И в алом от зари притворе
Свою обедню отслужу.
«Темная» церковь, о которой говорится здесь, - едва ли не храм большого, монументального искусства, которое оказалось в забросе на рубеже веков и служению которому хочет посвятить себя поэт.
«Своя обедня», быть может, и есть поэма «Возмездие». Поэт с волнением обращается к своему доброму гению:
Дай мне неспешно и нелживо
Поведать пред Лицом Твоим
О том, что мы в себе таим,
О том, что в здешнем мире живо,
О том, как зреет гнев в сердцах
И с гневом - юность и свобода,
Как в каждом дышит дух народа.
Редко что так нелегко давалось Блоку, как эта поэма! С расширением и углублением ее первоначального замысла она стала доставлять автору огромные трудности. Почти так же в прошлом, 1910 году мучились в Шахматове с новым колодцем, который никак не хотел давать воды.
Блока преследовали мысли о тупике, в котором он оказался. Читая один из романов Бальзака, он, видимо, не мог отрешиться от мыслей о причинах «затора» с поэмой: «Серафита» начата в 1833 и окончена в 1835 г.; надо думать, именно в первой главе - все, а потом прошло время, и замысел иссох и исказился».
Похоже, что здесь звучит опасение: а не случится ли того же с его собственным замыслом?
«...Мучительный вихрь мыслей, сомнений во всем и в себе, в своих силах, наплывающие образы из невоплощающейся поэмы, - подытоживает он вечерние раздумья 25 октября 1911 года. - Если бы уметь помолиться о форме».
«Совершенно слабо, не годится, неужели ничего не выйдет? - тревожится он через месяц. - Надо план и сюжет».
А между тем жизнь подбивает все новые и новые итоги, толкая мысль поэта вглубь, к истокам сегодняшних событий.
Накануне второй годовщины смерти А. Л. Блока умирает младший брат деда поэта с материнской стороны.
«Конец бекетовского рода, - записывает Блок. - ...На вчерашней панихиде, несмотря на мерзость попов и певчих, было хорошо; неуютно лежит маленький, седой и милый старик. Последние крохи дворянства... простые, измученные Бекетовские лица; истинная, почти уже нигде не существующая скромность».
Это не просто конец «фамилии»: уходит целая эпоха. И это горестное событие высекает из сердца поэта новую искру вдохновенья:
«План - четыре части - выясняется.
I - «Демон» (не я, а Достоевский так назвал (А. Л. Блока. - А. Т.), а если не назвал, то е ben trovato {Хорошо придумано (латин.).}), II - Детство, III - Смерть отца, IV - Война и революция, - гибель сына».
Один из первых исследователей творчества Блока, П. Медведев, назвал «Возмездие» «полем... битвы за эпос».
Действительно, и сама эта незавершенная поэма и ее варианты, черновики и планы говорят о том, как упорно стремился поэт овладеть новыми для него масштабами повествовательной поэмы, панорамным изображением времени, лепкой характеров.
Лирическая «Варшавская поэма» «перестраивалась» автором в эпическую повесть о кризисной поре истории. | 
