Бертран сталкивается и даже сражается с Гаэтаном, который и оказывается автором таинственной песни, хотя на груди у него не черная роза, а крест.
Видя, что таинственный певец - старик, Бертран радуется этому:
Лучше услышит песню Изора,
Не смущаясь низкой мужскою красой...
Приехавший вместе с ним в замок Гаэтан поет на празднике свою песню, звучащую мятежом и тревогой:
Всюду - беда и утраты,
Что тебя ждет впереди?
Ставь же свой парус косматый,
Меть свои крепкие латы
Знаком креста на груди!
Граф недоволен этой песней, которая «пахнет мокрым февралем», когда «в природе - весна». А Изора узнает голос певца и лишается чувств от волнения.
Но когда она приходит в себя, невзрачный Гаэтан уже пропал в толпе, и взволнованная красавица обращает свой обострившийся взгляд на красивого пажа, говоруна и труса Алискана.
Возлюбленный! Лик твой сияет!
Весь ты - страсть и весна!
Разве видела прежде тебя я?
В первый раз такой красотой
Лик твой горит! -
восклицает она позже, на любовном свиданье. Луч поэзии преобразил мир, и лицо Алискана сияет чужим, заемным блеском. Ослепленная Изора простирает объятия навстречу пошлости.
Убедившись в верности Бертрана, она просит его покараулить во время свидания с Алисканом. Смертельно раненный, Рыцарь-Несчастье соглашается: он счастлив ее счастьем!
Пусть она не узнала в старом певце героя своего сна. Она и не могла его узнать: на груди его - крест, пугавший ее во сне, образ служения какому-то суровому и еще непонятному ей долгу. Недаром, когда ей является образ Гаэтана, она молит, бросая ему розу:
О, не пугай крестом суровым!
...Дай страшный твой крест
Черною розой закрыть!..
Таинственным образом эта роза оказывается на груди спящего Гаэтана. Проснувшись, он легко соглашается отдать ее Бертрану.
Но Изора, увидев эту розу на груди Бертрана, не видит и в нем героя своих снов, вся в мыслях об Алискане.
И Рыцарь-Несчастье покоряется своей судьбе, грустно и блаженно подчиняясь новому порыву чувств своей госпожи:
О, как далек от тебя, Изора,
Тот, феей данный,
Тот выцветший крест!
И снова здесь в пьесе звучит тема блоковской лирики, в образе Изоры сквозит образ жизни, родины:
Тверже стой на страже, Бертран!
Обопрись на меч!
Не увянет роза твоя.
«Пускай заманит и обманет, - не пропадешь, не сгинешь ты...»
Бертран, наконец, понимает смысл песни о Радости-Страданье, понимает в свой смертный час, падая бездыханным под окном Изоры.
Граф досадует: «Кто же теперь будет стеречь замок?» Изора плачет и в ответ на общее недоумение говорит:
«Мне жаль его. Он был все-таки верным слугой».
Ее слезы говорят, по мысли Блока, о том, что «судьба Изоры еще не свершилась», что она «остается на полпути... с крестом, неожиданно для нее, помимо воли ей сужденным». Песня Гаэтана, судьба Бертрана - не станут ли они ей дальше путеводными звездами?
Образ Бертрана поэтически связан со старой яблоней, растущей во дворе замка. Ее «черный, бурей измученный ствол» так же робко заглядывает в окно Изоры.
А ты, товарищ старый, рад весне?
Отцветшие протягиваешь ветви
В окно пустое... -
говорит рыцарь дереву.
Трудно отделаться от впечатления, что горестные переживания Бертрана сродни семейной драме самого поэта.
Нечто от смутного томления Изоры ощущается в поведении Любови Дмитриевны, мечущейся от театра к новым увлечениям, отворачивающейся от «туманных и страшных снов» Блока и натыкающейся на Алисканов и в жизни и на сцене.
«Если бы Люба когда-нибудь в жизни могла мне сопутствовать, делить со мной эту сложную и богатую жизнь, входить в ее интересы, - печально размышляет поэт. - Что она теперь, где, - за тридевять земель. Мучит, разрывает, зря все это. Тот мальчишка ничего еще не понимает, если даже способен что-нибудь понимать».
Блок ведет себя смиренно, подобно Бертрану; ему кажется, что все случившееся - «настоящее возмездие», ответ на его «никогда не прекращавшиеся преступления», что он «стар» и «мертв».
Но этот «черный, бурей измученный ствол» по прежнему тянет к «пустому окну» цветущие ветви:
Приближается звук. И, покорна щемящему звуку,
Молодеет душа.
И во сне прижимаю к губам твою прежнюю руку,
Не дыша.
Снится - снова я мальчик, и снова любовник,
И овраг, и бурьян,
И в бурьяне - колючий шиповник,
И вечерний туман.
Сквозь цветы, и листы, и колючие ветки, я знаю,
Старый дом глянет в сердце мое,
Глянет небо опять, розовея от краю до краю,
И окошко твое.
Этот голос - он твой, и его непонятному звуку
Жизнь и горе отдам,
Хоть во сне твою прежнюю милую руку
Прижимая к губам.
«Крест» долга отпугивает и Любовь Дмитриевну и тех, кто в эту пору близок ей, кто, по выражению Блока, не отличает в искусстве (да часто и в жизни...) бриллианта от бутылочного стекла. | 
