Так раскрывается одна из готовностей великого открытия. О ней надо знать людям, которым - под тем же названием, что стихотворение Блока, - преподносят сладенькую и опасную идиллию:
Вольной птицею я рею,
За розовой тучкой гонюсь;
Когда грянет гроза, не сробею,
Сквозь сети тумана прорвусь.
Эти вирши Е. Дмитриева были напечатаны в день гибели В. Ф. Смита в «Новом времени».
И как мудро тревожился Блок о судьбе могучего детища человеческого ума, к которому уже тянулись хищные, алчные руки:
О стальная, бесстрастная птица,
Чем ты можешь прославить творца?
(«В неуверенном, зыбком полете...)
Бывают великие открытия, обретающие в истории зловещую судьбу богатыря Василия Буслаева: его сила часто оборачивалась злом.
Сурово и печально звучит предостерегающий блоковский «Голос из хора» (1910-1914):
Как часто плачем - вы и я -
Над жалкой жизнию своей!
О, если б знали вы, друзья,
Холод и мрак грядущих дней!
...Весны, дитя, ты будешь ждать -
Весна обманет.
Ты будешь солнце на небо звать -
Солнце не встанет.
И крик, когда ты начнешь кричать,
Как камень, канет... {*}
Будьте ж довольны жизнью своей,
Тише воды, ниже травы!
{* Один из исследователей Блока, К. Мрчульский, отметил, что в рифмах «обманет, встанет, канет» «есть тупая грузность, тусклость, глухой гул падения».}
Что это - просто мрачные фантазии пессимиста? Или поэт, как необычайно чуткий сейсмограф, уже улавливал какие-то сдвиги геологических пластов истории, грозящие человечеству неслыханными катастрофами?
Пройдет время, разразится в июле 1914 года первая мировая война, которую многие из собратьев Блока встретят восторженно, схлынет воинственный пыл, и на ту же тему обеспокоенно заговорят «солидные» буржуазно-либеральные философы:
«В начале настоящей войны еще можно было тешиться иллюзиями о том, что данная война будет последнею. Но теперь стало очевидным, что она - только начало того всемирного грозового периода, когда новые грозы будут рождаться из испарений предыдущих гроз... Все погибнет в мире, все его ценности будут обесценены, если человеческие души станут как бы отточенными для взаимного истребления орудиями сверхиндивидуальных чудовищ - государств, и в мире воцарится уродливый облик человека для войны. Тогда наша земля превратится в ад...»
Но это настроение в обществе появилось несколько лет спустя, а когда Блок предложил «Голос из хора» в журнал «Аполлон», то его редактор С. К. Маковский вернул стихи обратно.
«...Как мне ни грустно, - писал он Блоку (7 января 1915 г.), - я принужден (в первый раз) не печатать того, что как поэзия меня увлекает, но как настроение на тему современности мне представляется глубоко несправедливым, расходящимся со всем, что сейчас объединяет сотрудников «Аполлона». Мы верим. Мы ждем. И грядущие дни озарены для нас всенародной и праведной победой...»
Как похоже это письмо на отповедь журнала «Новый путь» тем, кто в начале войны с Японией опасался «нового Севастополя»!
Опять, несмотря на то, что десятки тысяч русских солдат уже заплатили своей жизнью за неудачное наступление в Восточной Пруссии, «...хвастовство в стихах и прозе оглушало, словно московский колокольно-медный звон. И, как всегда в момент катастроф, громче всех кричали жулики» {«Летопись», 1916, № 3, стр. 174.}.
Впрочем, не только жулики поддались патриотическому ражу. Редко кто не подтянул воинственным руладам, несшимся со всех страниц.
Первые неудачи не отрезвили этих «певцов во стане русских воинов». Позднее обозреватель горьковского журнала «Летопись» ядовито подметил, что тут «либералы были... даже более оптимистичны, чем бюрократические сферы». Они «положительно захлебывались от восторга перед теми необъятными перспективами, которые предвкушались ими и на Ближнем Востоке, и в области спрямления нашей западной границы до Данцига, и вообще везде, куда только ни заносили их бурные порывы империалистической фантазии».
И все нахвалиться не могли русским народом, который по-прежнему покорно идет на фронт. Точь-в-точь как щедринские пустоплясы подбадривали надрывавшегося от вековечного труда конягу!
«Народ должен быть сам своим интендантом!» - провозгласили буржуазные лидеры, когда стали обнаруживаться вопиющая неподготовленность к войне и неспособность бюрократических кругов справиться с начавшейся в стране экономической разрухой. Так сказать, сам воюй, сам и снабжайся...
Впрочем, буржуазия даже забеспокоилась насчет того, не надорвался ли бедный коняга. Газета, издававшаяся П. П. Рябушинским, «Утро России», озабоченно писала, что «дворянину и буржуа нельзя уже стало вместе оставаться на плечах народа и одному из них придется уходить».
Это удивительно напоминало ситуацию из рассказа О'Генри, когда один из бандитов собирался «убрать» другого, поскольку у них была всего одна лошадь, Боливар, а - «Боливару не снести двоих».
Однако даже на то, чтобы избавиться от царизма, русская буржуазия не оказалась способной. «Буржуазии октябристско-кадетского типа нужна монархия, как глава бюрократии и армии для охраны привилегий капитала против трудящихся» {В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 31, стр. 19.}, - писал В. И. Ленин. Обозреватель «Летописи» иронически определял положение русской буржуазии:
«Пробудившаяся под влиянием грозных событий душа промышленника рвется ввысь, жаждет послужить отечеству, спасти его хотя бы ценою решительной битвы с бюрократией, а грешное тело тянется по-прежнему на дно, к закулисным соглашениям с бюрократией».
Выгодные военные заказы породили невероятную свалку между «товарищами по классу».
Во время дальневосточной кампании центр подобных интриг находился в Харбине. Ныне воцарился, по чьему-то выражению, «всероссийский Харбин».
Но не только эта вакханалия наживы была отвратительна. Мобилизованное «общественное мнение» воюющих стран - продажная и голосистая (по выражению Блока) пресса поднимала грязные волны шовинистической, националистической пропаганды.
Не в диковинку было читать в те годы стихи, где поэты грозились противнику:
Они заплатят нам военные миллиарды
(то есть контрибуцию. - А. Т.),
Хотя бы им пришлось
Сто лет подряд есть одну картошку.
Публицисты обоих враждующих лагерей взапуски забрасывали друг друга грязью.
«А, вы объявили нам войну! Ну, так знайте: Ньютон стащил дифференциальное исчисление у Лейбница!» Из-за моря несется телеграфный ответ флегматичного британца: «Сам дурак! Лейбниц стащил дифференциальное исчисление у Ньютона...» В Берлине спорят, можно ли играть на сцене Шекспира, и решают, что можно, так как он ругал Францию. У нас для исполнения сонат Бетховена пожаловали последнему голландскую натурализацию. Немцы, чтобы доконать французов, изгнали из своего языка слово coiffeur {Парикмахер (франц.).}. Французы, чтобы доконать немцев, обогатили свой язык словом boche {Презрительная кличка немцев.}», - писалось в «Летописи».
А что же Блок? | 
