Приду ли в скит уединенный,
Горящий главами в лесу,
И в келью бред неутоленный
К ночной лампаде понесу,
Иль в городе, где стены давят,
В часы безумных баррикад,
Когда Мечта и Буйство правят,
Я слиться с жизнью буду рад?
(«Последнее желанье»)
Быть может, заблудясь, устану,
Умру в траве под шелест змей,
И долго через ту поляну
Не перевьется след ничей.
(«Искатель»)
Позднее в лирике Блока зги же мотивы наполнятся живым, неизбывным страданием, где «слияние с жизнью» родины не провозглашено ни единым словом, но осуществлено всем образным строем стихов, близким и горькому хмельному разгулу народных песен и печальному пушкинскому раздумью:
В час утра, чистый и хрустальный,
У стен Московского Кремля,
Восторг души первоначальный
Вернет ли мне моя земля?
Иль в ночь на Пасху, над Невою,
Под ветром, в стужу, в ледоход -
Старуха нищая клюкою
Мой труп спокойный шевельнет?
Иль на возлюбленной поляне
Под шелест осени седой
Мне тело в дождевом тумане
Расклюет коршун молодой?
(«Все это было, было, было...»)
И наконец, если заглядывать еще дальше в будущее, то стихотворение из «Urbi et orbi» «Побег» как бы заключает в себе набросок сюжета, близкого поэме Блока «Соловьиный сад». К этому нам еще предстоит вернуться.
Но прежде чем продвинуться дальше Брюсова, его младшие собратья некоторое время чувствовали в своих стихах механическую инерцию данного им толчка. Слова из письма Блока к Брюсову «Быть рядом с Вами я не надеюсь никогда» не пустая фраза, не дань вежливости мэтру. Все «младшие», как назвал он их однажды, испытывали на себе огромнейшее влияние «Urbi et orbi».
Замечая Сергею Соловьеву, что строки его новых стихов почти прямо заимствованы из сборника Брюсова, Блок свирепо восклицает: «Не потерплю такой узурпации относительно Брюсова и отомщу тебе кинжалом - в свой час». Намеренный комизм этой фразы в том, что «обвинитель» сам как бы нечаянно впадает в брюсовский тон, повторяя известную строку: «И мстил неверным в свой час кинжалом».
В том же духе Блок разбирает и стихи Белого:
«...Вообще - сочинение если не Валерия Яковлевича [Брюсова], то по крайней мере - Валерия Николаевича Бугаева. То же все время происходит со мной, но в еще большем размере, так что от моего имени остается разве окончание: ок (В. Я. Бр... - ок!)».
Брюсов помог Блоку сделать очень важный шаг навстречу жизни. Характерно, что в дни упоенного чтения его книги Блок написал стихотворение «Фабрика».
В соседнем доме окна жолты.
По вечерам - по вечерам
Скрипят задумчивые болты,
Подходят люди к воротам.
«Грубый чекан этих ударяющих, как молот кузнеца, строк был так непривычен под пером поэта «Прекрасной Дамы», - свидетельствует П.П.Перцов.
И глухо заперты ворота,
А на стене - а на стене
Недвижный кто-то, черный кто-то
Людей считает в тишине.
Я слышу все с моей вершины:
Он медным голосом зовет
Согнуть измученные спины
Внизу собравшийся народ.
Они войдут, и разбредутся,
Навалят на спины кули.
И в жолтых окнах засмеются,
Что этих нищих провели.
Влияние Брюсова здесь очевидно. Стоит напомнить строки из его стихотворения «Ночь»:
Глядят несытые ряды
Фабричных окон в темный холод,
Не тихнет резкий стон руды,
Ему в ответ хохочет молот.
И, спину яростно клоня,
Скрывают бешенство проклятий
Среди железа и огня
Давно испытанные рати.
Но вот что любопытно: незадолго перед тем в журнале «Новый путь» (№ 9 за 1903 г.) была опубликована! статья Антона Крайнего (псевдоним З. Гиппиус как критика и публициста) «Нужны ли стихи?».
Говоря об обособленности современных людей друг от друга, в частности и поэтов, З. Гиппиус уподобляет стихи уединенной молитве: «Мы стыдимся своих молитв и, зная, что все равно не сольемся в них ни с кем, - говорим, слагаем их уже вполголоса, про себя, намеками, ясными лишь для себя».
Полтора года назад и Блок записал в наброске статьи о русской поэзии: «Стихи - это молитвы». С тех пор, однако, он прошел через период увлечения Мережковским, переписки с Гиппиус и с Андреем Белым, нараставшего сопротивления их надуманным теориям и порожденных этим метаний от одного лагеря к другому.
«Я думаю, явись теперь, сейчас, в наше трудное, острое время, стихотворец гениальный, - писала З. Гиппиус, - он очутился бы тоже один на своей узкой вершине (курсив мой. - А. Т.); только зубец его скалы был бы выше - ближе к небу, - и еще невнятнее казалось бы его молитвенное пение».
И вот в стихотворении Блока появляется образ, который выглядит полемикой с Гиппиус:
Я слышу все с моей вершины... | 
