О подобном же своем настроении пишет Блок Е. Иванову: «...со мной - моя погибель, и я несколько ей горжусь и кокетничаю».
Оттенок этого хмельного упоения страданием, отчаяньем, гибелью есть и в «Снежной маске». (Даря самой Н. Н. Волоховой книгу «Земля в снегу», поэт назвал ее «очень несовершенной, тяжелой и сомнительной».)
Но под Снежной маской, за метелью как бы таятся разные лики и самого поэта и жизненной стихии; эта стихия часто оборачивается грозой и катастрофой, но тем не менее она - единственный «родник творенья».
«Стихия для Блока всегда - угроза старому, - писал Л. К. Долгополов в статье «Тютчев и Блок». - ...и на пути освобождения рождается страсть - не одна лишь отдача себя во власть всесильного чувства, но и скрытый мятеж, бунт против застоя и неподвижности, сопровождаемый обращением к стихии мирового пространства...»
И даже гибель героя в метели, «на снежном костре» страсти представляется поэту только одной из жизненных метаморфоз, необходимой для того, чтобы душа заново воскресла из «легкого пепла».
Из адского варева вьюги вместо мифической Снежной Девы начинает проступать более реальный, теснее связанный с конкретной жизнью образ Фаины, чьим именем Блок называет новый цикл своих стихов.
Как за темною вуалью
Мне на миг открылась даль... -
(«Вот явилась. Заслонила...»)
писал Блок. Теперь эта даль все ширится, превращаясь в олицетворение жизни.
В предисловии к «Земле в снегу», отказываясь от услуг своих былых друзей, «облеченных властью», «провидцев» вроде Андрея Белого, поэт пишет: «Я знаю сам страны света, звуки сердца, лесные тропинки, глухие овраги, огни в избах моей родины, яркие очи моей спутницы». (Курсив мой. - А. Т.)
Знаменательное соседство это проступало уже в ранних лирических стихах «Снежной маски»:
Но для меня неразделимы
С тобою - ночь, и мгла реки,
И застывающие дымы,
И рифм веселых огоньки.
(«Они читают стихи»)
Тема метелей, грозных страстей, мученья и гибели, которые несет с собой встреча с реальной судьбой, в каком бы, подчас эксцентрическом, образе она ни воплощалась, - это голос ветра, которого нет в тихом «умирающем раю».
«Женский персонаж здесь, - справедливо говорит о цикле «Фаина» П. Громов, наиболее тонко исследовавший его, - не аллегория России, но сложный лирический «ход» осуществляется из аллегорического в общем материала. В развертывающемся «стихийном» образе-характере как одна из его внутренних возможностей, один из его обликов выступают черты самой России:
Какой это танец? Каким это светом
Ты дразнишь и манишь?
В кружении этом
Когда ты устанешь?
Чья песня? И звуки?
Чего я боюсь?
Щемящие звуки
И - вольная Русь?
(«О, что мне закатный румянец...», ноябрь 1907)».
Однажды художники, расписывавшие вместе с Врубелем киевские соборы, были поражены, увидев на его холсте, где прежде изображалась богоматерь, ...гарцевавшую на рыжем коне наездницу, которую увлекающийся автор увидел в цирке.
Нечто подобное, по мнению прежних друзей Блока, теперь происходило с поэтом.
Как будто к ним обращены его слова из предисловия к сборнику стихов «Земля в снегу»:
«Когда безумец потерял дорогу, - уж не вы ли укажете ему путь? Не принимаю - идите своими путями...
Что из того, что Судьба, как цирковая наездница, вырвалась из тусклых мерцаний кулис и лихой скакун ее, ослепленный потоками света, ревом человечьих голосов, щелканьем бичей, понесся вокруг арены, задевая копытами парапет?»
Незнакомка, Снежная Дева, Фаина, героиня одноименного цикла и пьесы «Песня Судьбы», - это ли не новые лики, написанные на старом холсте!
Высокая мечта - цыганкой стала! -
гневно восклицает в пьесе Герман, впервые услышав песню Фаины:
Ты душу - черным шлейфом замела!
«Песня Судьбы», которую поет Фаина, вроде бы обычная цыганская песня, как и сама она, по словам одного из героев, «просто-напросто каскадная певица с очень сомнительной репутацией».
Но вот что говорит один из внимающих ей:
«Вы не слушайте слов этой песни, вы слушайте только голос: он поет о нашей усталости и о новых людях, которые сменят нас. Это - вольная русская песня, господа. Сама даль, зовущая, незнакомая нам».
«Часть народной души» слышит он в этой песне. И в новых стихах Блока тоже зазвучала эта «часть народной души», и многие это почувствовали.
«Кажется, что в книге, - писал Блоку Вячеслав Иванов после выхода «Земли в снегу», - правильно заслышана (хотя и не совсем верно передана) какая-то мелодия глубинной русской Души».
Евгений Иванов писал Блоку, что его новые стихи «есть ощупывание в темноте концов невидимых вожжей (у Иванова описка: «вождей». - А. Т.) целого периода переживаний, чтоб, схватив эти найденные вожжи, тряхнуть ими, гикнуть... и понеслась тройка... понеслась, как Русь-тройка у Гоголя».
Смысл этой полосы в творчестве Блока и был подытожен им в драме «Песня Судьбы».
«Белый дом Германа, окруженный молодым садом», до деталей похож на Шахматове.
«Помнишь, ты сам сажал лилию прошлой весной, - говорит Герману жена Елена. - Мы носили навоз и землю и совсем испачкались. Потом ты зарыл толстую луковицу в самую черную землю и уложил вокруг дерн. Веселые, сильные, счастливые...»
Это прямо картина летнего времяпрепровождения Блоков.
«Большая часть первого акта - о тебе», - пишет поэт жене 24 мая 1907 года.
Она в это время живет в Шахматове одна, тоскует, одевается в костюм, в котором Блок когда-то играл Гамлета, слушает, как - совсем по-прежнему! - поет в кустах зорянка.
Прямо, как Елена, ожидающая, вернется ли Герман, который услышал за окном голос ветра и ушел вслед за ним в огромный мир, «синий, неизвестный, волнующий».
Первая встреча Германа с Фаиной (Блок мечтал, чтобы ее сыграла Н. Н. Волохова) трагична. Он видит в ней только цыганку: | 
