Александр Блок
 VelChel.ru 
Биография
Андрей Турков о Блоке
  Часть I
  Часть II
  Часть III
  Часть IV
  Часть V
  Часть VI
  Часть VII
  Часть VIII
Часть IX
  Часть X
  Часть XI
  Часть XII
  Часть XIII
  Часть XIV
  Часть XV
  Часть XVI
  Часть XVII
  Основные даты жизни и творчества Александра Блока
  Краткая библиография
Хронология
Семья
Галерея
Поэмы
Стихотворения 1898-1902
Стихотворения 1903-1907
Стихотворения 1908-1921
Стихотворения по алфавиту
Хронология поэзии
Автобиография
Проза
Критика
Переводы
Об авторе
Ссылки
 
Александр Александрович Блок

Андрей Турков о Блоке » Часть IX

А он-то, он-то...

«Он думает иногда о самоубийстве. Он, кого слушают и кому верят, - большую часть своей жизни не знает ничего. Только надеется на какую-то Россию, на какие-то вселенские ритмы страсти; и сам изменяет каждый день и России и страстям».

Беспощадность к себе, готовность признать и даже преувеличить собственную вину - и боль о той, которая тоже «попала в круговорот», отливаются в строки знаменитого стихотворения:

О доблестях, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твое лицо в простой оправе
Передо мной сияло на столе.

Но час настал, и ты ушла из дому.
Я бросил в ночь заветное кольцо.
Ты отдала свою судьбу другому,
И я забыл прекрасное лицо.

Летели дни, крутясь проклятым роем...
Вино и страсть терзали жизнь мою...
И вспомнил я тебя пред аналоем,
И звал тебя, как молодость свою...

Я звал тебя, но ты не оглянулась,
Я слезы лил, но ты не снизошла.
Ты в синий плащ печально завернулась,
В сырую ночь ты из дому ушла.

Не знаю, где приют своей гордыне
Ты, милая, ты, нежная, нашла...
Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий,
В котором ты в сырую ночь ушла...

Уж не мечтать о нежности, о славе,
Все миновалось, молодость прошла!
Твое лицо в его простой оправе
Своей рукой убрал я со стола.

Какая печаль и тревога об участи ушедшей женщины, которой так трудно будет со своим гордым и нежным характером! И какое тяжкое чувство вины за то, что «своей рукой» разрушил свое счастье, сам отвернулся от него...

Стихи эти были начаты еще до возвращения Любови Дмитриевны, когда душа поэта, измученная тоской и пьянством, по его словам, становилась «старой и седой», когда он не жалел для себя горьких слов и оживал только при вести о возвращении жены. («Теперь - баста! Я больше не пьяная забулдыга, каковою был еще вчера и третьего дня!» - писал он матери 4 августа 1908 года.)

Атмосферу этого горького разгула передают завершенные в один и тот же день стихи «Друзьям» и «Поэты»:

Что делать! Ведь каждый старался
Свой собственный дом отравить,
Все стены пропитаны ядом,
И негде главы приклонить!

Что делать! Изверившись в счастье,
От смеху мы сходим с ума
И, пьяные, с улицы смотрим,
Как рушатся наши дома!

(«Друзьям»)

Тем более поразительны печальная ясность и благородство стихотворения «О доблестях...», его какая-то «трагическая гармоничность, классическая простота.

В эту пору Блок часто обращался к Пушкину.

«Быть может, путник запоздалый, в твой тихий терем постучу», - говорится в одном из стихов 1908 года.

«Запомнить перечитыванье «Онегина», - пишет он еще в июне в Шахматове. - «Онегина» целиком следует выучить наизусть», «...в Царском Селе очень хорошо, - сообщает он матери 18 июля. - Пушкиным пахнет, и огромная даль».

«Пушкиным пахнет» и в стихотворении «О доблестях, о подвигах, о славе...».

Любовь Дмитриевна ждала ребенка, и Блоку казалось, что это будет началом их новой жизни. Знакомые вспоминают, что он был в это время очень трогателен - с приветливым лицом, озабоченной и нежной улыбкой, потеплевшим голосом.

Мальчика назвали Дмитрием - в честь деда, Менделеева.

«...Блок молчит, - вспоминает свидетельница тех дней, - смотрит не по-своему, светло - и рассеянно.

- О чем вы думаете?

- Да вот... Как его теперь... Митьку... воспитывать?..»

В записной книжке поэта в эти февральские дни 1909 года появляется выписка из «Анны Карениной»:

«Но теперь все пойдет по-новому. Это вздор, что не допустит жизнь, что прошедшее не допустит. Надо биться, чтобы лучше, гораздо лучше жить».

Это мысли Левина, постепенно оправляющегося после того, как Китти ему отказала.

Но надежды не сбываются, ребенок умирает.

«Блок подробно, прилежно рассказывал, объяснял, почему он не мог жить, должен был умереть, - продолжает мемуаристка. - Просто очень рассказывал, но лицо у него было растерянное, не верящее, потемневшее сразу, испуганно-изумленное... Погасла какая-то надежда. Захлопнулась едва приоткрывшаяся дверь».

А со сцены театра Комиссаржевской, в пьесе Грильцпарера «Праматерь», звучат слова, давно переведенные Блоком, но сейчас неожиданно получившие сугубо личный смысл:

...Сын мой утонул;
Многие тонули раньше.
Правда, он моим был сыном,
Был единственной надеждой...
Ах, прости, когда утрата
Слишком ярко мне горит!
Ведь утрата, точно молнья,
Что отнимет - озарит.
Страница :    << 1 2 3 4 [5] 6 > >
Алфавитный указатель: А   Б   В   Г   Д   Е   З   И   К   Л   М   Н   О   П   Р   С   Т   У   Ф   Х   Ц   Ч   Ш   Э   Я   #   

 
 
    Copyright © 2024 Великие Люди  -  Александр Блок